Как найти бриллиант на барахолке
Меня всю жизнь тянет к дереву. И немудрено: детство я провел среди опилок, деревяшек, станков и фрез — мой отец был высококлассным столяром. Он научил чувствовать тепло древесины, ее шероховатость… Это вам не мебель из ИКЕА. Незатейливый шкаф из фанеры ничего не может рассказать о владельце, он немой.
Моя коллекция началась с буфета, который я случайно обнаружил в антикварном на Моховой. Он сиротливо стоял в углу, заваленный бумагами и каким-то барахлом. Я решил провести расследование, дошел до Эрмитажа и выяснил, что этот красавец — большая редкость, поскольку сделан он русскими мастерами фабрики Розенберга… А пока я ходил вокруг да около, хозяин поднял цену в несколько раз: «Это же Розенберг!». Его не смутило то, что об этом он узнал от меня, — цену так и не скинул. Так я стал владельцем одного из Розенбергов: три в Эрмитаже, еще один — у оператора Астахова. И у меня.
Наша русская мебель никому не нужна — всем подавай Францию, Германию с завитушками, ангелами, лилиями. Видели бы вы архангельскую резьбу! За эту тончайшую работу брались мастера-корабельщики, оставшиеся не у дел после тех, как суда стали железными. У меня дома есть зеркало в наличнике трехсотлетней давности — никакие французы не сравнятся с этой красотой!
Предмет моей гордости — стул XV века, который достался мне в совершенно непотребном состоянии. Мы его склеили, почистили — и нам открылась подлинная красота! По нему считывается вся биография владельца: тот носил разное оружие, шпагу, а иногда короткий клинок. Этим стулом очень заинтересовались в Эрмитаже, но я оказался крепким орешком… В моей коллекции есть даже подлинное курульное кресло Петра Первого. Кстати, тоже никому не нужное. Зато мои гости на время могут почувствовать себя императорами!
Кроме мебели, меня интересует оружие. Я не зацикливаюсь на конкретной эпохе. Клинок Первой мировой, сделанный по образцу римского меча, привез с гастролей, завернув в декорации. Средневековые копья раздобыл по случаю. Теперь сушу на них одежду — купить сушилку для белья руки не доходят [смеется].
Я часто бываю на барахолках. Кстати, меня никогда не обманывали — профессионал профессионала видит за версту… Там огромное количество забавных вещей. Когда в Бургундии натыкаешься на фотоаппарат «Зенит» или значок «Борец за трезвость», радуешься как ребенок. А один мужчина продавал пуговицы от мундиров наполеоновской армии, как семечки — из мешков. В то время я снимался в фильме «Адъютанты любви», играл кавалергарда павловской армии. Конечно же, не удержался и купил парочку, чтобы показать художнику по костюмам. Там же приобрел ключи от семи французских замков. Сначала продавец заломил немыслимую сумму. Разговорились, оказалось, он клоун, в свое время хорошо знал Енгибарова. Услышав, что я русский артист и поклонник знаменитого комика, расчувствовался и снизил цену…
Трофейное кино
На съемках я постоянно нахожу что-то интересное. Правда, не всегда удается это заполучить [улыбается]. В «Викинге», где я играл князя Ярополка, буквально вцепился в меч, долго просил отдать его мне, но не вышло. А в следующей картине, где я играл князя Ярослава, мне вновь попадается этот красавец! Подумал: судьба! И ошибся…
Во время съемок фильма «Привет от Катюши» в белорусских лесах мы откопали офицерскую пряжку времен Первой мировой. На картине «Петя великолепный» я разжился «Беккером», который в каталоге Павла Буре 1901 года уже значился как антикварный. Увидев его серебряный циферблат и маятник, я даже задохнулся: не может быть! Я отреставрировал часы, и теперь они не только ходят, но и бьют четверти и половинки… Фильм «Чума» подарил мне роскошный кожаный плащ.
Но самое интересное приключение ждало меня на съемках «Двадцати восьми панфиловцев». Недалеко от нас находились заброшенные деревни, расселенные еще в 1922 году. Наплевав на снег и мороз, я прыгнул в машину и помчался на встречу с прекрасным. И, конечно, увяз. Откапывался семь часов! В итоге по колено в снегу добрел до деревни, и в первом же доме меня ждала награда: боксерская перчатка, набитая конским волосом, графины, трехлитровая банка с изображением Сталина.
Я открыл свой цех по ремонту и изготовлению мебели. Занимаюсь переговорами со сложными клиентами, уговариваю их не портить ценные вещи. Но не всем объяснишь, что растиражированный «Прованс» не стоит делать из русской антикварной мебели, так что иногда крашу дубовый трельяж эпохи модерна в белый цвет и плачу...
О природе вещей
У каждого предмета своя энергетика. Есть простой способ, как отличить «хорошую» вещь от «плохой» — подержать над ней нитку с иголкой. Если иголка вертится в правую сторону, все в порядке. В левую — пусть вещь еще полежит. Однажды в Аргентине мы с Гришей Антипенко забрели на «блоху». Гриша, заядлый альпинист, увидев альпеншток двадцатых годов с медальончиками, вцепился в него мертвой хваткой. Я стал его отговаривать: мол, как ты его вывезешь, и, вообще, вдруг им Троцкого убили? Давай проверим. Нашли нитку с иголкой, а она как начала вращаться влево! Поднесли к ножу — иголка крутится вправо, опять к альпенштоку — влево. Испанка на нас таращится. Энергетику проверяем, говорю. Тогда она схватила меня за руку и потащила через весь рынок к своему мужу: «Над головой у него покрути!» [смеется]. Альпеншток мы так и не купили, зато привезли студийный микрофон на низкой подножке с надписью «Радио “Аргентина”», 1920 год. Сколько же великих в него говорили!
Сам я готов часами восхищаться прорезанностью зубов собаки на буфете трехсотлетней давности, но мой восторг мало кто разделяет… Кроме тех, я участвую в дизайнерских проектах — обсуждаю, рисую. Последняя наша затея — собственный бар «Карабас» (в переводе с казахского «Черная голова»), который откроется этой осенью. Идея давно витала в воздухе, но начинать ресторанный бизнес было страшно. Как всегда неожиданно нашлось подходящее помещение и мы приняли вызов [смеется]. Акцент сделали на петербургском стиле и кухне. Решили пофантазировать, как выглядело бы наше заведение, не будь столовок, коммуналок и прочих бытовых кошмаров. Тарелки с золотой каймой, мельхиоровые и серебряные приборы, хрусталь, венские стулья, резные шкафчики. А главное — открытая кухня, которая предполагает кристальную чистоту. Будущее меню обсуждаем коллегиально. И кстати, у нас не будет ни телевизора, ни Интернета. Люди должны отдыхать!